Ольга Чигиринская - Шанс, в котором нет правил [черновик]
Глубокоуважаемый господин Левый Министр, я не смог проникнуть в содержание Вашего письма. Ибо совершенно невероятно, чтобы Вы, полагая меня вассалом господина Волкова, предложили мне перейти на службу к Вам. Даже в без сомнения неудовлетворительном русском переводе буси обязан верностью не в надежде на будущие благодеяния, а в благодарность за прошлые. И поскольку немыслимо, чтобы блистательный господин Фудзивара, чей род лишь немногим уступает древностью роду самого императора, упустил из виду это обстоятельство, то вероятнее всего, настоящее содержание письма осталось закрытым для моего скудного разума.
Тем более, что я никак не имею чести быть вассалом господина Волкова. Я являюсь его подчиненным и состою с господином советником при правительстве Российской Федерации в сугубо служебных отношениях, постольку, поскольку нас обязывает к этому защита интересов оной Федерации.
Несмотря на огромную и непреодолимую разницу в возрасте, опыте и способностях, господин Волков находит мой понятийный запас совместимым с его собственным — что вероятно объясняется общей неразвитостью российской культуры в области межличностных отношений.
Однако, как Ваше Сиятельство наверное, уже имели возможность убедиться, моя варварская ограниченность и сугубое отсутствие необходимых талантов вряд ли позволят мне когда-либо покинуть эту среду.
Пребывая в искреннем почтении к Вашему Сиятельству,
В.А. Габриэлян
Само письмо было написано фиолетовыми чернилами. Вероятно, для русского это что-то значило. А вот финальное обращение и подпись были темно-красными, с легким оттенком ржавчины. И тут перевода не требовалось.
Секретарь аккуратно сложил оригинал вчетверо, положил его на конверт, аккуратно пристроил сверху и чуть наискосок свежераспечатанный перевод. Господин вряд ли оценит его работу сейчас, но может вспомнить позже.
Князь Фудзивара-но-Митидзанэ, в не приведенном еще в подобающий порядок мире называющий себя Уэмура Рейдзи, бросил короткий взгляд на лепесток бумаги с переводом. В машинном совершенстве не было души. Даже этот варвар, автор письма, знал, что некоторые вещи пишутся только от руки.
Впрочем, иногда возвратившиеся из преисподней души рождаются в странных местах. Что за наказание — родиться среди варваров!
Но, право же, лучше бы этой душе не покидать преисподней. Левый министр заподозрил неладное еще два с лишним года назад, увидев в полицейском отчете листок из блокнота с угловатыми иероглифами «небесная справедливость». Историю революции забыли на островах — Уэмура позаботился об этом — и ее подавно некому было вспоминать на континенте. Кроме, конечно, тех, кто участвовал в ней. Он заподозрил неладное, но надеялся на совпадение.
«Красная искренность» в том же провинциальном исполнении покончила с его надеждами.
А лежавший перед ним текст он просто знал. Читал его раньше. Триста лет назад. В отчете о неудаче. Это его, Уэмуры, слуге тогда, как и сейчас, объяснили с механической точностью, что есть люди, которым не предлагают измену. И тем более не предлагают, если служат они не господину, а своему пониманию долга. Тогда это казалось мелочью — всего лишь не удалось поставить под свою руку маленький отряд провинциальных самураев. Эта мелочь стоила Уэмуре его гнезда — дважды! — и всех его планов.
Да, распечатка не несла души. А вот фиолетовые чернила и особенно рыжие не-чернила дышали очень знакомой смесью неприятия, иронии и… искренности. Той самой, за которой следует удар.
Что ж, я не знаю, кто ты. И сколько вас там — не удивлюсь, если опять восемь. И как хорошо, что вы, возродившиеся, не помните прошлых жизней!
Лунный господин смотрел на русское слово «искренность» в самом низу страницы. Написанное красным. Их варварские буквы, конечно, не имеют силы. Силу имеет намерение.
Он погладил плотный бумажный лист. В этот раз вы не успеете.
Глава 3. Лотерея
Идет Смерть по улице, несет блины на блюдце
Кому вынется — тому и сбудется.
Тронет за плечо, поцелует горячо.
Полетят копейки из-за пазухи долой!
Зубастые колеса завертелись в башке
В промокшей башке под бронебойным дождем
Закипела ртуть, замахнулся кулак
Да только, если крест на грудь, то на последний глаз — пятак.
Моя мертвая мамка вчера ко мне пришла
Все грозила кулаком, называла дураком
Предрассветный комар опустился в мой пожар
Захлебнулся кровью из моего виска
А сегодня я воздушных шариков купил
Полечу на них над расчудесной страной
Буду пух глотать, буду в землю нырять
И на все вопросы отвечать: «Всегда живой!»
Светило Солнышко и ночью и днем
Не бывает атеистов в окопах под огнем
Добежит слепой, победит ничтожный
Такое вам и не снилось.
Егор Летов, «Про дурачка»Игорь проснулся раньше обычного. Посмотрел на часы — трёх еще не было. Рановато. Но он не только спать не хотел — не было обычного дневного изнеможения. Так, какая-то вялость и тяжесть в голове. Терпимо. Он подумал и решил все-таки вставать.
Свет в ванной он включал из принципа — и так все прекрасно видел, но это ночное зрение ему не нравилось. Особенно когда он смотрел на людей.
В электрическом свете из зеркала смотрел вполне приличный молодой человек — резкие правильные черты лица, карие глаза. Южный тип, не будь он таким белым. И если не присматриваться, то бледность может сойти за обычное мучное нездоровье питерского жителя, годами не уезжавшего на юг позагорать и ведущего офисный образ жизни.
На кухне пахло кофе. Обычно к вечеру там поселялись более обеденные запахи. Окно выходило во двор и в это время его уже накрывала тень соседнего дома, но все равно было слишком светло. Оборотная сторона ночного зрения. Прищурившись, Игорь потянулся за очками, которые утром оставил где-то на холодильнике. Ага, вот. Темнейшие «хамелеоны» были сделаны по заказу и позволяли ему почти нормально видеть днем.
— Кофе будешь? — спросил Антон. — Там есть еще.
Он сидел за столом, перед ним стояла здоровенная кружка с кофе, сбоку лежала планшетка, а напротив, на стенке, чуть слышно бурчал терминал. Шли какие-то новости с лентой телетекста.
— Слушай, ты почему тут сидишь? — спросил Игорь, усаживаясь напротив и наливая в свою кружку с кофе — размерами поменьше, но тоже приличную — сливок.
— Кофе пью, — объяснил Антон.
— Нет, почему ты у нас, а не у себя?
— Потому что работаю. Знаешь, мы столько оттуда сперли, что просто молодцы. Но разбираться с этим… — Антон вздохнул и запустил руку в волосы.
Аналитический центр у Луны уже имелся. И зарекомендовал себя неплохо. Но чтобы показывать даже кому-то из своих этажами ниже документы из Екатеринбурга, эти документы нужно было сначала переформатировать. Так, чтобы нельзя было точно сказать, что откуда взято. И делать это, кроме Антона было некому.
— Я пойду пожрать чего-нибудь куплю, — сказал Игорь. — Где, кстати, господин подполковник с полковым попом?
— Подполковник поехал к новым клиентам, поп — к Александровым. За чеком.
— За чеком — это хорошо… — пробормотал Игорь. — Люблю делать добрые дела. Что у нас на вечер?
— Пока ничего. Начальство хочет сесть и, начало цитаты, спокойно разобраться с этой халепой, конец цитаты, — если бы Антон был котом, то спина у него была бы изогнута, шерсть стояла бы дыбом, а правая лапа… В общем, идея «спокойно разобраться» не находила у него понимания.
— Халепа, — Игорь посмаковал слово. — Халява. Нелепо. Алеппо. Все, я пошел за жратвой, пока совсем не заговорился.
Он оделся, с удовольствием прошел пешком пять кварталов до большого торгового комплекса на Cреднем проспекте, набил проволочную корзинку вкусностями, начав в овощном отделе со свежих, тепличных еще огурцов и закончив в молочном творожным тортиком, полюбезничал с кассиршей, и, обхватив внушительный пакет, направился домой.
На углу Тучкова его привычно облаяла черно-желтая лупоглазая шавка, ведомая степенным старичком. Цумэ не обратил бы на это внимания, если бы что-то не вцепилось ему в штанину.
Это было нечто новенькое. Собаки и кошки не любили его и неприязнь выражали весьма недвусмысленно, но атаковать — не атаковали никогда.
Глянув вниз, он удивился еще больше. Штанину проткнули вовсе не клыки собачонки, да и лай предназначался не ему, а серому полосатому котенку месяцев двух от роду. Старая добрая коллизия: кот-собака-дерево. Только вместо дерева на этот раз был Цумэ.
— Ты думаешь, нам по пути? — приподнял брови Игорь, когда котенок оказался у него на плече. — Ну ладно.
Совершенно потерял форму, — подумал он. — Животные бояться перестали. Скоро птицы на голову садиться начнут. И буду я жить не то как святой Франциск, не то как памятник Нельсону… Интересно, котята страдают морской болезнью? На этой высоте его, по идее, должно укачивать.
